— Мы поедем спасать инквизитора. Отец Бульвайс удерживает его по приказу кардинала Ветре. Вы готовы?
— Да, — глаза епископа были стеклянные. Отлично, главное не выпустить его из транса.
Я очнулся от холодной морской воды, бесцеремонно выплеснутой мне в лицо. Ныли крепко связанные в запястьях руки, во рту был горький привкус крови. Я находился в корабельном доке, очевидно заброшенном, на грани слышимости ощущался рокот волн, лениво бьющихся в крест-канале. Меня грубо схватили за волосы, задрали голову, в лицо дохнуло отвратительным перегаром.
— Очнулся, ублюдок? — помятая рожа ухмыльнулась и сплюнула на пол окурок.
— Кто вы такие? — язык еле ворочался, немилосердно ныл затылок. — Что вам надо?
Вместо ответа я получил сильный удар в подреберье, от которого перехватило дыхание.
— Узнаешь скоро, — головорез уселся на ящик и закурил новую сигарету. Его подельники резались в карты.
Я потерял чувство времени, но солнечные лучи, робко пробивающие сквозь балочные перекрытия высоко над головой, подсказали, что наступил рассвет. Понятно, что головорезы делают, что им приказано, и не имеет особого смысла пытаться у них что-либо узнать. Надо ждать, когда явится заказчик. Неужели кардинал опустился настолько, чтобы связаться с таким отребьем? Попытался шевельнуть пальцами, они онемели и плохо слушались. Веревка, стягивающая запястья, была перекинута через верхнюю балку и закреплена внизу на металлическом кольце для корабельных канатов. Доки затоплены и давно не используются, металл проржавел, краска с досок облупилась, значит, нет надежды, что сюда кто-нибудь забредет, разве что случайно. Я попробовал дернуть веревку, испытывая ее на прочность, но громила мгновенно ощерился.
— Сиди тихо, сучонок! — сильный удар в лицо, и меня снова накрыла тьма.
— …Пришел в себя? — знакомый голос. Отец Бульвайс участливо заглянул мне в глаза. — Не затягивайте, господин инквизитор. Скажете, где Завет, и обещаю, что больно не будет.
— Ваше усердие… похвально, — говорить было трудно, мешала разбитая губа. — Но не думаю, что будет оценено.
— Геройствовать вздумали? — отец Бульвайс кивнул, и громила подошел ко мне, играя кинжалом. — Думаете, вас искать будут? Время тянете? Не стоит, право, не стоит.
Громила вонзил нож мне в плечо, странно дело, боли не было, но потом он провернул лезвие, и я сцепил зубы, чтобы не застонать.
— Вас не будут искать, господин инквизитор. Для всех вы сбежали из города из-за страха быть пойманным, вместе с Заветом. Понимаете?
— Даже если бы знал, не сказал бы, — руку я перестал чувствовать.
— Он был у тебя в комнате, ты не можешь не знать, — прорычал церковник, брызгая мне в лицо слюной. — Говори, и умрешь быстро. Иначе будешь подыхать долго и мучительно.
— Пока будете искать Завет, орден Пяти доберется до вас, так или иначе, — на мои слова громила дернул за веревку, и меня потащило вверх, немилосердно выворачивая руки в суставах.
— Развлекайтесь с ним, пока не скажет, где документ. Загляну после обеда, не скучайте.
Громила закрепил канат в новом положении, небрежно оттер лезвие кинжала о мою рубашку, сплюнул еще один окурок, неторопливо закурил новую сигарету и приступил.
Я снова очнулся от ядовито-соленой морской воды, которой меня окатил громила. Она безжалостно разъедала многочисленные порезы, которыми были исполосованы руки и грудь. Подо мной уже образовалась кровавая лужа, медленно расширяясь от кровотечений из новых ран. Головорез иногда делал перерывы, закуривая новую сигарету, старую либо сплевывал на пол, либо тушил об меня. Он не забывал задать дежурный вопрос про Завет, и каждый раз ответом ему было молчание. Сознание туманилось, кровавая пелена застилала глаза, казалось, прошла целая вечность. Я ждал момента, понимая, что попытка у меня будет всего лишь одна. В случае неудачи останусь здесь навсегда. Искать меня действительно никто не будет, все с легкостью поверят в удобную версию. Все, кроме Лидии, подумать только, какая ирония. Что она предпримет? Да и будет ли вообще действовать? Не факт, что ей известно о моем исчезновении. Так что стоит рассчитывать только на себя.
Громила вспотел и подустал кромсать меня кинжалом, хотя поначалу я видел в его глазах искреннее удовольствие от причиняемой другому боли. Таким типам нравилось чувствовать страдание и страх в глазах жертвы, но у меня бандит не вызывал ничего, кроме отвращения и жалости. Страха не было, страх смерти ушел давно, еще в Асаде. Сейчас осталось лишь острое сожаление о том, что все закончится так глупо, а виновные останутся не покараны. А еще опасения о дальнейшей судьбе Завета и возможных последствиях, если Лидия надумает воспользоваться им в корыстных целях.
Сознание опасно туманилось, меня начал донимать озноб, видно слишком много крови потерял. К счастью, громила решил сделать перерыв, он приспустил веревку, и я рухнул на каменный пол. Пока он накачивался дешевым виски, я скрючился и попытался подтянуть ноги, чтобы ослабить на них веревку.
Время замерло.
Он делает шаг в мою сторону и отшвыривает пустую бутылку, ее позвякивание разносится гулким эхо, чтобы утонуть в темной воде канала. Кинжал в правой руке опасен, и я дожидаюсь, когда он приблизится ко мне достаточно, чтобы одним резким движением подхватиться на ноги и протаранить его в живот, сминая и вдавливая не ожидавшего нападения громилу в стену. Он рычит от ярости и пытается ударить ножом, но связанными руками я выбиваю у него оружие, оно падает на пол. Бросаюсь за ним, группируясь и защищаясь от ударов озверевшего противника. Успеваю зажать в онемевших пальцах рукоять кинжала и нанести удар по его ноге, подрезав сухожилие. Громила вопит от боли и злости, но я понимаю, что проиграл, потому что веревка натягивается, я теряю равновесие, беспомощно повиснув на ней. Подельники громилы подоспевают вовремя, затянув канат и выведя меня из боя. Головорез хватает выпавший кинжал и начинает озверело кромсать меня, один из его ударов попадает в живот. Острая боль в правом боку пронзает меня, словно обжигающе горячая вода наполняет тело, я малодушно закрываю глаза, проваливаясь в темноту. Один из бандитов что-то вопит.